Сацкая Светлана Ивановна, кандидат филологических наук, начальник управления образования администрации муниципального образования Тимашевский район.
«ЖИЗНЬ В ВЕРЕ И ПУТЬ К ВЕРЕ: (на примере произведений
Название выступления очень емкое и могло быть темой целого исследования, что, конечно же, неуместно в формате наших чтений, поэтому ограничимся только 
обозначением отдельных контуров и схем рассуждений.
Их выбор продиктован актуальностью вопросов: каков человек, живущий в вере, как приблизиться к жизни в вере и как можно заблудиться в мире и утонуть в бесплодных метаниях и сомнениях, не поняв своего назначения в нем.
Эти вопросы имеют, как все мы понимаем, и духовную, и социальную, и нашу профессиональную, педагогическую, воспитательную, точку приложения. Говоря о последней, позволю себе акцентировать внимание на том, чем живут, чем могут и должны жить наши дети, и чем, соответственно,- мы, призванные их сопровождать как учителя.
Как-то меня поразило своей простотой одно высказывание известного общественного и церковного деятеля, главного редактора одного из православных журналов Владимира Легойды. В общих чертах его можно передать следующим образом. Публицист говорит: обычно люди невоцерковленные рассуждения о христианстве и Евангелии воспринимают со скукой на лице, показывая, что слушают о вещах правильных, но далеких, недоступных большинству и относящихся к глубокой древности. А на самом деле это не прошлое, а знание и опыт, которые должны и могут стать настоящим и будущим, причем светлым, добрым, радостным, упорядоченным, осмысленным, с верой, надеждой и любовью.
К пониманию этого у каждого из нас свой путь. Это может быть путь изучения Святого Писания и других духовных источников, это может быть чтение русской классической литературы, пронизанной светом православия, это может быть путь непосредственного приобщения к церкви, то есть опыта духовного переживания, пробуждения, молитвенного общения.
Главное, чтобы он обязательно был, причем у каждого свой, единственный, как движение, развитие, пробуждение и укрепление души, раскрытие сердца.
То, каким может быть этот процесс благодаря православию или что теряет человек, по разным причинам оказывающийся лишенным этого живого источника, этой многовековой русской традиции, можно контурно проследить на примере двух произведений русских писателей, удаленных друг от друга почти на столетие. Это Иван Сергеевич Шмелев «Лето Господне» и Захар Прилепин «Обитель». Напомню, что Шмелев - один из великих русских писателей , писавших свои книги в одно время с И.Буниным и Б.Зайцевым, и так же, как и они, номинировавшихся на получение Нобелевской премии. Захар Прилепин - один из многих известных современных писателей, уже снискавших популярность не только среди искушенных, но и широкого круга читателей, произведения которого включены в школьную программу.
«Лето Господне» представляет собой воспоминания о восприятии мальчиком традиционного московского православного уклада жизни начала 20 века. Его отец - хозяин большой плотницкой артели , работа которой связана с различными церковными нуждами, он, его семья, соработники – глубоко православные люди.
Ключевым словом , понятием, образом, атмосферой всего повествования является любовь. Ею окружен и ее чувствует во всем ребенок, он видит любовь взрослых друг к другу, их любовь к Богу, ощущает пробуждение ее в своей маленькой душе, понимает, что такое страх Божий, Божьи заповеди, которые должны быть законом и нормой. Это книга для тихого, мирного, семейного чтения, а кроме того, очень полезна и нашим уважаемым учителям, особенно ОПК, как пример очень адаптированных для маленьких детей рассказов о православных традициях.
Перед нами проходят основные моменты и периоды православного года-календаря: праздники, посты, важные события церковной жизни. И здесь мы видим Россию не в грязи, нищете и пьянстве, а в чистоте, достатке, душевной щедрости. В книге много света, тепла, золотых оттенков, ключевые понятия - радость, мир, память, сияние. Здесь много назывных предложений, однородных членов, которые дают представление о бытийности , знаковости происходящего, его насыщенности, разнообразия. По сравнению с этой яркой, полнокровной картиной мир романа «Обитель» это практически черно-белое кино.
Образная система книги «Лето Господне» изобилует словами и формулировками, отражающими цикличность, упорядоченность жизни: «сколько раз …», «спокон веку…», «так было всегда и поныне…», «с детства остались чудесными…»
Погруженный в этот величественный круговорот ребенок чувствует, что в мире нет ничего случайного, лишнего, и поэтому он защищен: защищен заботой взрослых, пекущихся о его физическом , душевном и духовном здоровье, защищен верой в великую силу, имя которой: Бог, она «где-то далеко, там, за звездами», но всегда рядом с теми, кто тянется и стремится постичь ее тайну.
Смысл постов мальчик поэтому и понимает не как скучную , тягостную обязанность, а как ограничения, жертву ради Бога, заботу о своей душе, осмысленную, честную, необходимую, тогда и праздники могут восприниматься как торжество Божьей милости и красоты Божьего мира.
Все это выражается обилием красок, звуков, чувств, то есть в повествовании сливается внутренняя глубина и внешняя красота, объединяемые опять же любовью к Промыслу Божьему. Именно это помогает осознанно, вдумчиво жить и выживать не только в радости, но и в скорби. Одна из частей романа так и называется «Скорби», к которым ребенок оказывается готовым, так как получает душевную закалку и духовное укрепление, помогающие и для преодоления невзгод, и для правильного осмысления происходящего.
Важным образом романа является колокольный перелив, звон, который мы не только слышим, но и видим в структуре текста: начало глав часто описывает далекие детские впечатления, а их завершение – это ностальгические воспоминания , отголоски былого, наполненные грустью, прощанием с прошлым, а может уже и настоящим немолодого писателя, оказавшегося на чужбине. Неумолимо этот звон напоминает и о подготовке к жизни вечной. «Слышится мне призывно – по-мни.. по-мни.. и жалуется как будто. Стоим на мосту.. От Кремля благовест, вперебой – другие колокола выступают. И с розовой церковки, с мелкими главками на тонких шейках у храма Христа Спасителя, и по реке подальше… благовест. Я оглядываюсь на Кремль: золотится Иван Великий, вниз темнее, и глухой колокол томительно позывает – по-мни! Помню».
Кстати, любопытным в этом и других эпизодах текста и благодатным для анализа смысловых и ассоциативных оттенков представляется созвучие одного из стержневых образов романа «память – поминание – помнить» с ключевым словообразом молитв и вообще церковной речи – «аминь».
Так ребенок и взрослый человек сливаются в общем состоянии, общем понимании краткости всего земного. Так они становятся частью мира. И этот мир не мозаичный, не осколочный, не раздробленный, а целостный, крепкий, сияющий, величественный.
Мир же героев «Обители» как раз являет собой картину мрачную, безнадежную, разбитую, раздавленную. И не потому, что вокруг тюрьма, а потому, что темно и пусто в душе.
Иное здесь ключевое значение имеет и звон колокольчика , с которого тоже начинается повествование. Действие произведения разворачивается в Соловецком монастыре в 30-е годы 20 столетия, когда в нем размещался лагерь особого назначения (СЛОН). Так вот один из бывших его заключенных не мог всю последующую жизнь слышать звука колокольца даже у отбившейся от стада коровы, потому что он напоминал ему о страшных злодеяниях.
Ими были пронизаны вся действительность лагеря, о котором с гордостью говорили хозяева: «У нас власть не советская, а соловецкая!», но наиболее бесчеловечные и богопротивные дела творились в так называемой Секирке (от слова «сечь»), располагающейся в бывшем храме Вознесения. Здесь звук колокольца, раздающегося в коридоре, предвещал расстрел заключенных. Красноармейцы этим звоном вызывали очередную жертву. А однажды он настолько был длительным и безжалостным, что люди, находящиеся в заточении и почти обезумевшие от холода, голода, близости крыс и другой живности, решились на общую исповедь и причастие в страшных тюремных заточениях, потому что среди них были и священнослужители.
На деле оказалось, что чекисты в бесчеловечности и самоуправстве превзошли себя и просто привязали колокольчик к бегающей по тюремному двору собаке, поэтому таким мучительно долгим был этот нестерпимый, уничтожающий все живое звук.
Это одно из сильных мест романа, который мог бы стать переломным, приближающим этих грешных к Богу. Но, увы, этого не происходит, потому что двигает ими только страх смерти, а не желание и понимание необходимости покаяния не ради выживания, а ради спасения души.
Умирает, задыхается от наваленных на него сверху тел (так спали, чтобы согреться) владыка Иоанн, обезображивает лик святого, который до этого расчищал от грязи и извести на церковной стене, один из главных героев Артем Горяинов, не пробуждаются к истинному свету другие заключенные, казалось бы, искренне кающиеся в своих грехах в общей исповеди до этого. Все они жили и живут вне Божьих заповедей, поэтому на протяжении всего романа меняются роли жертв и карателей в бесконечном калейдоскопе земного ада.
То есть того пути, который мог быть совершен этими и другими людьми, в результате мучений, ограничений, лишений от тьмы к свету и для того, чтобы сохранить в себе искру Божью, не получилось, хотя примером мог явиться подвиг монахов Соловецкого монастыря, которые осмысленно шли на страдание.
А по страшной иронии судьбы устроители этого лагеря именно и задумывали его как фабрику, лабораторию , выковывающую новую природу человека. Безусловно, сама идея бесчеловечная и богопротивная.
Так почему же мы не видим героев, способных сохранить в себе душу и укрепить дух? Ответы могут быть разными
Это и легкость в поругании святынь. В одном из эпизодов начала романа речь идет о том, как заключенные разрушали кресты с надгробий монахов, работая на кладбище. И чеченец говорит русским: мы бы умерли, но не сделали бы этого по отношению к своим предкам.
Это и отступничество от традиции, от того вечного порядка, о котором мы уже говорили и отражение которого видим во фразе: «Артем помнил, как однажды утром на Спасской башне раздался вдруг не «Боже царя храни», а «Интернационал». Он тогда резко сел на кровать и удивленно посмотрел на проснувшихся родителей.
- Глянь-ка в окно,- сказал отец матери, - может и солнце взошло! .. углами!
Это и попытка перенести ответственность за злодеяния на Бога: « Билось сердце и – не бьется, - думал Артем удивленно. – Всего-то». Некоторое время Василий Петрович искал что-то в мешке, кажется, вовсе ненужное ему… потом вдруг оставил свое занятие и спросил:
- Артем, а как вы думаете, чем сейчас занимается Иисус Христос? Какие- то у него должны быть дела, нет?
Сглотнув, Артем внимательно посмотрел на Василия Петровича: «…А действительно? Чем?»
Объяснение неправомерности такого отношения находим в словах батюшки Зиновия: «Как все правильно устроено в человеческом букваре, - объяснил Зиновий цинготному больному с жуткими ранами на деснах, которые батюшку нисколько не смущали. – Переставь во всем букваре одну, всего единственную буквицу местами – и речь превратится в тарабарщину. Так и сознание человеческое. Оно хрупко! Человек думает, что он думает, - а он даже не в состоянии постичь свое сознание. И вот он, не умеющий разобраться со своим сознанием, рискует думать и объяснять Бога. А Богу можно только внимать. Перемени местом в сознании человека одну букву – и при внешней благообразности этого человека скоро станет видно, что у него путаница и ад во всех понятиях. Вот так и большевики, - переходя на шепот, продолжал батюшка.- Перепутали все буквы, и стали без ума. Вроде бы те же дела, и все те же мытарства, а всмотреться если – сразу видно, что глаза мы носим задом наперед и уши вывернуты внутрь.
Владыки Иоанна : «Ты добрый, не кори его за пустословие. Через свое пустословие он тоже движется к Богу… И на Жабру не сердись! Легко ли человеку с таким прозванием жить? Он ведь тоже создан по образу и подобию – а его все Жаброй зовут, хуже собаки – так и собаку никто не назовет, милый… И не обозлись на весь этот непорядок вокруг тебя. Если Господь показывает тебе весь этот непорядок – значит, он хочет побудить тебя к восстановлению порядка в твоем сердце. Все, что мы с тобой видим, - просвещение нашего сознания. За то лишь благодарить Господа надо, а не порицать!»
Это бремя исторического прошлого (а оно тоже не всегда было героическим, и мы не всегда извлекаем из него уроки):
«- … но только вроде привыкнешь, что люди добры, сразу вспомнишь, что был Путша, и вышегородские мужи Талец и Еловец Ляшко, которые побивали святого Бориса и повезли его на смерт по приказу окаянного Святополка. Был старший повар святого Глеба, по имени Торчин, который перерезал ему горло. Были московские люди, один из которых сковал оковами святого Филиппа – бывшего советского игумена, митрополита Московского всея Руси, другой ноги его забил в колоду, а третий на шею стариковскую набросил железные вериги. И, когда везли Филиппа в ссылку, был жестокий пристав Степан Кобылин, который обращался с ним бесчеловечно, морил голодом и холодом. Мыл Малюта Скуратов, задушивший Филиппа подушкой.
И у всех, мучивших и терзавших святых наших, у палачей их и губителей были дети. А у Бориса не успели народиться чада, и у Глеба - нет. И святой Филипп жил в безбрачии. И оглядываюсь я порой и думаю, может, и остались вокруг только дети Путши и Скуратовы дети, дети Еловца и Кобылины дети? И бродят по Руси одни дети убийц святых мучеников, а новые мученики - сами дети убийц, потому что иных и нет уже?
Владычка вдруг заплакал, негромко, беспомощно, по-стариковски, стыдясь себя самого – никто не мог решиться успокоить его, только ходившие по церкви встали, и разговаривавшие на своих нарах – стихли.»
А самое главное - это непонимание того, что вместо человека никто не может сделать выбор, взять чужую на себя ответственность, и рассчитывать на чью-либо помощь без осмысления внутренней жизни невозможно.
Почему выживали и даже становились святыми аскеты, отшельники, монахи? Потому что они несли свою добровольную жертву, свое молитвенное служение во славу Божью: « А вот монах, который жил в норе, - ему каково было, - размышлял Артем.- Ему даже кипятка никто не приносил…»
Понимая беспочвенность метаний главного героя, сожалеет владыка Иоанн: «Я-то думал, твое легкое сердце – как твой незримый рулевой, знающий о том, что попеченье его у Вышнего, - проведет тебя мимо всех зол».
Путь Артема вообще напоминает броуновское, хаотичное, спонтанное движение. Попав в лагерь за убийство отца (не совсем раскрытая в романе ситуация), он выделяется среди других героев романа и привлекает к себе как один из сохранившихся человеческих качеств: может сочувствовать другим и делиться с ними, ведет себя по сути, как добрый, легкий, общительный, фартовый ( «имеющий кант»), умеющий преодолевать лишения и выпутываться из разных ситуаций человек.
Но им движет только страх смерти, желание выжить. Ключевая фраза: «хоть бы не расстреляли» и сходные с ней другие зависимости – это вечное недосыпание и боязнь голода, желание есть, им охвачены все заключенные, кроме священнослужителей, которые никогда не толпятся за едой. Эти и другие физические потребности становятся для Артема доминирующими, определяющими связь с жизнью, ее вкус и наполненность.
Поэтому кощунственно звучат слова Артема в ответ на слова Иоанна «без Бога – человек - сирота»: «Живой, живой, живой, - повторял он. – Я живой. Я такой живой. Я не хочу быть богочеловек. Я хочу быть живая сирота. Без креста и без хвоста… Да!»
Ответственность взрослых за формирование в маленьком ребенке правильного отношения к себе, людям, миру, Богу кажутся в романе контурно, но емко и отчетливо. Не совсем понятно, как это складывалось в семье Артема, но очень скупыми оказались его чувства к матери, свидание с которой с большим трудом организовала ему Галина. В начале романа автор тоже говорит о том, что при всей близости взрослых и детей в семье должна быть и дистанция, вызванная необходимостью почитать родителей, уважать их жизненный опыт и сложившуюся систему ценностей. Утрата этого ведет к утрате человеческого в человеке, пример пронзительного ощущения которого мы видим в фразе: «Бурцев? Крапин? Кучерава? Борис Лукьянович? Захар? Лажечников?... Хотя нет, он же умер… Ксива? Жабра? Каждый из них был ребенком, который залезал к маме на колени? Когда они слезли с этих коленей».
В этом романе мы тоже видим цикличность, но это совсем другой круговорот событий, это бег по кругу или к предыдущей точке или уже к точке не возврата.
История отношений Артема и Галины представлена очень напряженной сюжетной линией и описанием переживаний, но и они не стали той любовью, которая бы была наполнена Божьим светом и привела бы к спасению души. Для нее он был спасением от одиночества, женской обиды и унижения, а она для него – спасением от смерти. Артем постоянно надеется, что эта женщина избавит его от разных мук, что мать отмолит его, а сам, несмотря на то, что является одним из наиболее светлых образов романа, оказывается не способным ни к до конца осмысленным действиям, ни к молитве, хотя слушает советы, добрые беседы и рекомендации владыки Иоанна взять в руки Евангелие.
Артема и Галину тянуло, влекло друг к другу, но героям некуда и незачем было двигаться дальше вместе, не потому что вокруг лагерь (кстати, им удалось на время из него выбраться, но быстро пришлось вернуться), а потому, что в душе не было того, что скрепляет общий союз. Финал, конечно, сильный, когда они оказываются готовыми погибнуть вместе, но этого не происходит, да и мало что могло изменить.
В конце романа автор приводит своего героя к смерти от рук блатных, хотя в течение всего повествования ему не раз удавалось обмануть судьбу. Заканчивается «Обитель» символическими словами: «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел».
К этому можно добавить: потому что в нем, в нашем мире, несмотря ни на что есть милосердный Бог, и от нас зависит, придем ли мы к нему или нет, обретем мир с собой и людьми, сохраним тепло своих детских переживаний и понимания великой тайны жизни, передадим это своим детям или нет.
