С благодарностью откликнувшись на приглашение организаторов принять участие в 11-х Литературных чтениях Ейской епархии и обдумывая тему своего выступления в контексте предложенного направления – о формировании патриотизма посредством литературы, а также памятуя о завтрашнем празднике – Дне православной книги, мы предположили, что конструктивным и интересным станет обращение к тем текстам, которые и формально (в смысле времени их создания), и по сути лежат в основе русской словесности, составляют базис отечественной литературы.
Нам представилось важным взглянуть через тексты первых русских книг на проблему патриотизма как на составной компонент вопроса о культурной, мировоззренческой и вероисповедной идентичности и в отношении отдельной личности, и в отношении нации и государства.
Сначала определимся с предметом нашего говорения: первые книги на Руси, первые русские книги – что это? Думается, что тут возможны три подхода и – соответственно – три группы текстов могут стать материалом для размышлений. Первые в смысле − самые древние тексты, первые в смысле − самые древние книги и первые в смысле – самые древние из массовых изданий.
1.
Первые – в смысле: наиболее древние из оригинальных произведений, т.е. созданных на старославянском языке, а не переведенных с греческого или болгарского, а также зафиксированные с помощью собственно славянской азбуки. Первым среди таких «первых» текстов сейчас признается «Проглас к Евангелию от Иоанна» − поэтическое произведение, созданное во второй половине 60-х годов IX века равноап. Кириллом (Константином), одним из свв. учителей Словенских.
Проглас – более привычным вариантом его названия может быть термин «пролог» или «предисловие» − это авторское высказывание об особенном значении книжности в будущем развитии славянской цивилизации. Его основной пафос – просветительская убежденность св. Кирилла в том, что никакая историческая миссия не по плечу народу, не имеющему корня в книжном слове, в свящ. Писании. О том, что этот тезис с благодарностью был услышан и усвоен просвещенными славянами, говорит через 250 лет текст «Повести временных лет»: «Когда же они <Кирилл и Мефодий> пришли, то начали составлять славянскую азбуку и перевели Апостол и Евангелие. И рады были славяне, что услышали они о величии Божием на своем языке». Обратим внимание на этот существенный аспект: на первом месте оказывается способность славить Бога на родном языке, которую подарили славянам солунские братья.
Слушай, славянский народ!
Слушайте Слово, ибо оно – от Бога.
Слово, что питает души человеческие,
Слово, что укрепляет сердца и умы,
Слово, что готовит всех к познанию Бога.
Образ Слова, являющийся основным в «Прогласе», формирует два мотива: принятие славянами св. Крещения как аналогия прихода Бога-Слова к людям, конкретизированная в данном историческом контексте, и обретение славянами письменного слова, т.е. слова во плоти, слова осязаемого, как подобие воплощения Сына Божия.
Именно такая глубокая проработка внутреннего смысла образа слова в «Прогласе» и создает основание для уверенности автора в том, что путь к мудрости и осознанию своего бытия возможен лишь через «свое», а не «чужое» слово. По убеждению св. Кирилла, «если ум твой не просветлен, На чужом языке звучит тебе Слово, Как звон медного колокола», и как говорит апостол Павел, на которого прямым текстом ссылается после этих слов автор «Прогласа», − «прежде всего, вознося молитву Богу, Я лучше пять слов изреку, Чтобы все братья их поняли, Чем тьму словес непонятных» (ср. 1 Кор. 24).
Осмысленное слово отличает человека от скота и приобщает его к божественному, и оно особенно действенно, когда оно книжное (буквенное) – вот как об этом говорится в «Прогласе»:
…душа бескнижная
В мертвеца человека превращает.
Обо всем этом, братия, размышляя,
Говорим мы, что необходим свет,
Всех людей отучивший бы
От жизни скотской и от похоти.
«Слово буквеное», т.е. слово, воплощенное в книгу, тем более важно для славянского народа, что исторически свет веры и свет книги, принятие христианства и обретение письменности совпали для них во времени. Учитывая роль св. Кирилла в создании славянской письменности, неудивительно, что он говорит в «Прогласе» о книжности как о бытийственной основе:
Как без света не будет радости
Оку, глядящему на Божьи творенья,
Но не видящему красоты их,
Так и всякая душа без грамоты
Закона Божьего ясно не видит.
Закона писаного, духовного,
Закона, рай Божий открывающего.
Через знакомый по Евангелию образ прорастания семени, брошенного в почву, описывается сама суть формирования человеческой личности – и вновь посредством книги:
Чтобы люди росли Божьим ростом.
Как семена, что падают на ниву.
Так и в сердцах человеческих
Под дождем Божьих букв
Пусть взрастает Божий плод.
А вот каким образом проявлен в тексте «Прогласа» важный в нашем сегодняшнем разговоре мотив собирания народа, его устойчивости в противостоянии недругам (и конечно, обратим внимание, что недруги в контексте христианской логики – это противники веры, а не просто иноплеменники):
Кто сможет без книги
Обличить одними словами язычников,
Даже если речь ведет разумным гласом
Или всеми языками владеет?
Не сможет он показать их немощь.
Ибо наги без грамоты все языки,
Бороться неспособны без оружия
С противником душ наших.
Если же вы врага ненавидите
И хотите встать против него твердо,
Распахните с прилежанием разуму двери,
Крепко возьмите оружие иное,
Чем куют книги Господни,
Книзу склоняя голову лукавому.
И тем, кто изучит буквы,
Мудрость Христос дарует,
И души ваши укрепят
Апостолы со всеми пророками.
Обратим внимание, как «рифмуется» в словах «Прогласа» упование на благоприятную посмертную участь для стойких в вере с образами храброго воина и победы над врагом. Неслучайно здесь и употребление слова «народы» − в этой конкретике явственно понимание очерченности Господом неких общностей (государств) как естественного формата сосуществования людей:
Способны будут врага погубить,
Принеся победу Богу доброму,
Избежав плотского тлена и гниения.
Ведь жизнь мирская кратка, как сон.
Не падая, а крепко встав,
Явятся пред Богом храбрецами,
Стоящими одесную Божьего престола,
Когда станет Он огнем судить народы.
Итак, в первом же оригинальном славянском тексте мы видим наиболее важные для новообращенных славян идеи, которые очевидно укладываются в формулу спасения в Боге через осмысленное бытие, которое обретается посредством книжного культурного фундамента, на «своем» национальном языке свидетельствующего об Истине.
2.
Первые – в смысле: наиболее древние из дошедших до нас, материально сохранившихся манускриптов или кодексов, как называют рукописные книги. Здесь речь можно вести о Новгородской Псалтири (1), Остромировом евангелии (2) или о двух «Изборниках» (1073 и 1076 годов), которые связывают с именем князя Святослава Ярославича и которые для нашего разговора представляют наибольший интерес. Некоторые из вошедших в состав обеих редакций «Изборника» текстов вновь обращают читателя к теме книжности как фундамента человеческой личности.
В состав «Изборника» 1073 года был включен трактат византийского писателя IX века − «вселенского учителя» (профессора) высшей школы Константинополя Георгия Херобоска (Хировоска в новом написании) «Об образех», который является первым литературоведческим текстом, опубликованным на Руси. В нем даны краткие описания 27 словесно-стилистических приемов создания поэтической образности (т.е. риторических фигур и тропов): аллегории, четырех разновидностей метафоры, двух видов инверсии, гиперболы, олицетворения и т.д.
С чем связан интерес древнерусского книжника, да и самого князя, заказавшего перевести и изготовить эту книгу (считается, что оригиналом для «Изборника» явился близкий по составу сборник, переведенный в свою очередь с греческого для болгарского царя Симеона примерно 150-ю годами ранее), к столь специфической проблематике как теория литературы?
Это не будет казаться удивительным, если мы вспомним ту высокую книжную традицию осмысленного чтения, которую прививали славянам свв. Солунские братья: действительно, как можно без знания технических приемов создания точного и емкого словесного текста достичь верного и неискаженного понимания его смысла или самому выразить ту или иную мысль коммуникативно наиболее успешным образом?
Интересно, что славянский перевод греческих терминов, который представлен в «Изборнике», никак не прижился в отечественной филологии, однако сами понятия в их оригинальных греческих обозначениях (например, комическое или метонимия) вошли в состав научной речи много позже, в XVIII веке. В высшей степени примечательно и то, что на этот трактат обратил внимание Пушкин, когда описал его содержание весьма подробно в статье «Российская академия» («Современник», 1836).
В «Изборнике» 1076 года помещена статья неизвестного монаха (калугера) «О чтении книг», представляющая собой не только традиционный панегирик в честь книжной грамотности и книг, «без которых нельзя сделаться праведником», но и своего рода наставление к «неторопливому чтению» − именно подобный метод изучения литературного текста сейчас считается наиболее адекватным: «Читая книги, не старайся быстро читать от главы до главы, но вдумайся, о чем говорят книги и слова их, трижды возвращаясь к каждой главе».
Здесь важно, как нам представляется, подчеркнуть ту же логику, которую мы видели в «Прогласе» св. Кирилла: целью человека названо обретение праведности (цитируя псалмопевца, автор говорит, обращаясь ко Господу: «В сердце моем сокрыл я слова Твои, чтобы не согрешить пред Тобою»). При этом путь к праведности описан, опять же со ссылкой на псалмы, текст которых воспроизводит и интерпретирует в русле своей мысли автор, как путь обучения Истине через то самое неторопливое чтение: «Воину красота − оружие, а кораблю − паруса, так и праведнику − чтение книг. “Открой, − сказал, − очи мои, − и постигну чудо закона твоего”, − ибо очами он называет воображение внутреннее; “Не сокрой от меня заповедей Твоих”, − так понимай, что не от глаз скрывай, но от разума и от сердца. Потому и осудил уклоняющихся от ученья, говоря: “Прокляты избегающие заповедей Твоих...” Потому и сам себя похвалил, говоря: “Как сладки слова Твои, слаще меда устам моим, дороже тысяч золота и серебра”. И восхвалил, говоря: “Возрадуюсь я о словах Твоих, обретая великую прибыль”, прибылью называя слово Божье и говоря: “Обрел, недостойный, я дар поучаться словам Твоим день и ночь”».
В финале своего поучения неизвестный монах вспоминает жития нескольких святых, в том числе и св. Кирилла, и замечает: «С детства предавались они святым книгам, а после и на добрые дела подвиглись. Смотри же, что начало добрым делам в поучении книг святых!»
Конечно, в силу специфики самого жанра в «Изборниках» невозможно обнаружить столь выстроенную структуру образов и мотивов, как в «Прогласе», чтобы однозначно зафиксировать некоторые выводы, однако очевидно, что просветительский пафос этих памятников совпадает в главном: на основании Церковью освященного книжного текста только и может сформироваться личность человека, чающего обрести спасение. Ну а внимание князей к подобным размышлениям, равно как и использование кодексов типа «Изборника» в так называемых «школах учения книжного» в качестве методических пособий, свидетельствует о понимании древнерусской государственной властью культурообразующего значения книги.
3.
Наконец, первые – в значении: собственно типографским образом изданные книги, вследствие этого имеющие характер доступности большому числу читателей. И здесь следует вспомнить благодарным словом виновника завтрашнего торжества – русского первопечатника Ивана Федорова и создание им в 1564 году печатного «Апостола», а также пристальное внимание и всецелую поддержку этого события со стороны великого князя Московского Иоанна IV Васильевича.
Отметим, что появление книгопечатания стало одним из комплекса мероприятий, направленных на удовлетворение потребности в книжном обучении, возникшей в послемонгольский период: решения Стоглавого собора 1551 г. зафиксировали и эту потребность, и постановку перед священнослужителями задачи по распространению грамотности среди населения: «учили учеников страху Божию, и грамоте, и писати, и пети, и чести со всяким духовным наказанием. Наипаче же всего учеников бы своих брегли и хранили во всякой чистоте, и блюли их от всякого растления».
Печатание книг решало проблему доступности и массовости тех текстов, по которым происходило обучение. При этом снимался вопрос об ошибках переписчика, искажающих текст, а также впервые возникал прецедент единого методического поля – все учились по одному изданию.
В меньшей степени известным является такой проект Ивана Федорова, как печатание «Азбук»: везде, где он основывал типографии, он обязательно выпускал тот или иной вариант книги для обучения чтению и письму. В 1578 году в городе Острог (нынешняя Украина) была напечатана так называемая «Острожская азбука», которая представляет собой пособие, как сказано в предисловии, «перваго ради научения детскаго»: «Всесильною десницею, вышняго Бога, умышлением и промышлением Благочестиваго княза Коньстаньтина Коньстантиновича Острозскаго напечатана сия книжка, по-гречески альфа-вита, а по-русски аз-буки».
Важнейшим отличием «Острожской азбуки» от других является включение в нее замечательного памятника славянской литературы, созданного в IX в. черноризцем Храбром − «Сказания, како состави святый Кирил Философ азбуку по языку словеньску и книги преведе от греческих на славеньский язык». Причина же, по которой Иван Федоров таким образом расширил свою «Азбуку», связана с усилившимся в 1570-е годы католическим влиянием, а также с вновь зазвучавшей в европейской печати мыслью о неполноценности христианской проповеди на каких-либо языках, помимо греческого и латыни. Так, в 1577 г. в Вильне вышла в свет книга «О единстве церкви божией под одним пастырем» за авторством Петра Скарги, известного польского проповедника-иезуита, одного из разработчиков Брестской Унии и сторонника подчинения Московского патриархата папскому престолу. В этом сочинении, в частности, утверждается, что «есть только два языка, греческий и латинский, которыми святая вера во всем свете распространяется», и что «еще не было на свете никакой академии или коллегиума, где бы богословие, философию и другие свободные науки на другом языке изучали и могли понимать». А вот еще: «Со славянского языка нигде и никто ученым быть не может. Уже теперь почти никто его досконально не понимает. Ибо нет на свете нации, которая бы на нем, как в книгах написано, говорила, а своих правил и грамматик с толкованием для языка этого не имеется и быть не может».
Вот именно для ответа на подобные инвективы Иван Федоров и дополняет свою «Азбуку» словом о свв. Кирилле и Мефодии, значительнейшим вкладом которых в дело Православной миссии стали не только создание славянского алфавита и перевод на славянский язык Евангелия и богослужебных книг, но и активное противостояние ереси триязычия (так именуется учение о возможности существования Священного Писания исключительно на языках, на которых была сделана надпись на Кресте Христовом: еврейском, греческом и латинском). Так, в тексте акафиста ссв. равноапп. братьям говорится: «Радуйтеся, славити Бога всеми языки завещавшии; Радуйтеся, триязычную ересь добльственно обличивши».
Читая «Сказание о св. Кирилле» в издании Ивана Федорова, скептики могли убедиться, что славянская культура имеет давние и прочные традиции. Рассказ о возникновении славянского письма был более чем уместен на страницах начального учебника грамоты. Для учителя это своеобразное пособие по истории культуры и педагогики, а для ученика – назидательный и занимательный текст для чтения. Как мы видим, вновь обнаруживается в первых книгах – на сей раз печатных – учительское внимание к книжному знанию и православному кирилло-мефодиевскому наследию, без которого противостоять угрозам национальной и религиозной идентичности невозможно.
Итак, подводя некоторые итоги, мы хотим подчеркнуть, что даже столь поверхностное наблюдение за текстами первых книг на Руси, какое мы смогли предложить сегодня, демонстрирует со всей определенностью, что именно через книжную словесность происходило формирование такого феномена как русская культурная и религиозная идентичность: это касается и влияния письменного слова на отдельного человека в древнерусской культурной традиции, и значения книги во всей мировоззренческой системе Древней Руси.
В завершение мы хотим предложить несколько высказываний святых XIX−XX веков, в которых затронут вопрос о мнимом несоответствии устремленности человека к спасению в Боге патриотизму, т.е. любви этого человека к своему временному обиталищу. Подобные сомнения, незнакомые, как мы видели, средневековому сознанию, стали довольно частотны в новое время и известны под названием «уранополитизм».
Свт. Филарет Дроздов (Беседа в день Тезоименитства Благоверного Государя Наследника Цесаревича Великого Князя Николая Александровича, 1858 год): «Худой гражданин царства земного и для небесного царства не годен» (вся беседа – о воспитании Наследника в духе благочестия)
Св. Иоанн Кронштадтский: «Помните, что отечество земное с его Церковью есть преддверие отечества небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить... Господь вверил нам, русским, великий спасительный талант Православной веры...»
Сщмч. Иоанн Восторгов (Слово в день памяти преподобного Сергия Радонежского, 5 июля 1906 г.): «Для того ли Промысл Божий вызвал к бытию Россию, поставив ее на рубеже двух миров и положив пред ней великое мировое призвание, чтобы она, перестав быть сама собой, исчезла с лица земли и изменила богоданному призванию? Для того ли Господь приобщил ее к Церкви Своей и для того ли святые русские трудились над духовною нивой нашею, засевали ее пшеницею чистого благочестия, поливали потом, слезами и кровью, обвеяли молитвами, оставили храмы, обители, свои мощи и свои чудеса, – чтобы поздние потомки, изжившие, обезумевшие, поддавшиеся соблазну лукавых слов или презренного злата, все это свели в ничто?..
Не померкнет никогда подвиг святого патриотизма прп. Сергия, и он откликнется миллионами миллионов отзвуков в душе народной. Не заглушить этих отзвуков никакими воплями хитросплетенных и обольстительных учений лжесловесников, издевающихся над святым словом «Родина»!»
А финализирующими наши размышления пусть прозвучат слова св. равноап. Кирилла, учителя Словенского: «Христос, Бог наш, повелел нам молиться за обижающих нас и благоволить им; но Он же заповедал нам: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Поэтому мы терпим обиды, которые причиняете каждому из нас отдельно, но в обществе защищаем друг друга и полагаем свою жизнь за братий наших, дабы вы, увлекая их в плен, не пленили вместе с телами и души их, склоняя благочестивых к своим злым и богопротивным делам».
